«Сейчас самоцензура — самый большой грех». Истории российских журналистов, решивших уехать или остаться в стране после начала войны

Мне нужно уезжать как можно скорее, предупреждаю я врача, поэтому она пытается понять, какие из стандартных рекомендаций, типа постельного режима и повторного визита для проверки через неделю, ей придется отмести за нереалистичностью.

Отмести пришлось почти все. Постельный режим так и не состоится: уже вечером мне нужно будет съездить в пункт ветеринарного контроля в аэропорт и получить сертификат на вывоз кота. Завтра — поймать его в переноску, взять рюкзак и уехать в город, до которого еще недавно я могла бы долететь за три часа. Теперь мне лететь больше суток с двумя пересадками. Из рекомендаций в выписке остается только «Купите побольше обезболивающего». Купить его я не успела, ведь у меня оставалось около 10 часов, чтобы собрать и выставить все свои вещи из взятой в ипотеку квартиры, в которой я собиралась жить, но даже не успела доделать ремонт.

3 марта пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков заявил: введения военного положения в России не планируется. Казалось, что люди, привыкшие к лжи чиновников, восприняли его слова ровно наоборот. В тот день алгоритмы поиска авиабилетов из России круто поменялись: пытавшиеся улететь больше не искали дешевые билеты, они искали билеты куда угодно, чтобы выехать из России: это было видно по тому, с какой скоростью билеты заканчивались. Вариантов оставалось немного: Турция, Армения, Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, ОАЭ, Сербия. Были и более экзотичные варианты: Мальдивы и Сейшелы соревновались по «дешевизне» с билетами в близлежащие страны. Цена на билеты в Стамбул доходила до нескольких тысяч долларов, но даже их не получалось забронировать из-за высокого спроса.

Единственный билет, который мне удалось купить — в город Ош в Кыргызстане. Дальнейший маршрут мне был непонятен, но ясно было, что ехать оттуда дальше более реалистично, чем из Москвы. «Вы бы еще через Японию летели», — иронизировали надо мной на ветконтроле и распечатали сразу несколько образцов справок для кота «на всякий случай», хотя формально это запрещено.

События, сопровождавшие отъезд, похожи были на бег персонажа компьютерной игры, когда дорога за ним начинает обваливаться. 5 марта Росавиация выпускает обращение к авиакомпаниям с рекомендацией приостановить рейсы за рубеж уже с завтрашнего дня из-за «высокого риска» задержания или арестов самолетов. Но мой рейс так и не исчез с табло – его выполняла кыргызская компания AviaTraffic.

В день перелета Visa и Mastercard объявляют о приостановке работы в России с 10 марта, но моя карточка почему-то «ломается» сразу – в такси из аэропорта Оша до гостиницы из навигатора раздается «Способ оплаты изменен на наличные». Наличных у меня нет, снять их с банкомата не получается, в поддержке банка объясняют: у некоторых клиентов Visa и Mastercard перестали работать уже сегодня. Таксист сам предлагает не брать с меня денег.

Завтра меня повезут в аэропорт снова бесплатно. На последнюю рублевую мелочь я куплю булку, бутылку воды, банан и две жвачки – вся моя еда на ближайшие сутки.

Западные СМИ уже окрестили уехавших русских «невидимыми беженцами».Смогу ли я теперь когда-нибудь вернуться в Россию без угрозы реального срока, доделать ремонт в квартире и вообще — смогу ли я сохранить эту квартиру, если перевод денег туда стал фактически невозможным? Первое время от этих вопросов меня отвлекала физическая боль, потому что обезболивающее вопреки совету врача я так и не выпила. Что будет дальше — я не знаю.

Впервые с начала войны я по-настоящему заплакала, когда на завтраке в отеле появилась 86-летняя украинская бабушка, которую там расселили с другими беженцами. Она стояла посреди кафе с пустой тарелкой и рассказывала, что несколько дней провела в очереди на границе вместе с дочерью и внучкой, у них не было еды, а теперь она не знает, за какую еду хвататься: ее тут так много. Я понимала, что ни наличие жилья, ни «шведский стол», который она видит впервые в жизни, ни потенциальный легальный статус в европейской стране не заменят ей оставленного в Украине дома. Я заплакала не из-за жестокости войны и не из-за домов, в которые мы с ней уже, возможно, не вернемся. Я плакала из-за того, что люди подходили к ней со словами «Слава Украине». Мне всего 28 лет, но не знаю, смогу ли я когда-нибудь так же поприветствовать кого-то с гордостью за свою страну.

Издание «Агентство» подсчитало, что таких, как я — уехавших журналистов — за неполные две недели войны было как минимум 150 человек. Уезжали, в том числе, целые редакции: «Русская служба „Би-би-си“», Bloomberg и «Радио Свобода». Общее количество уехавших из России «Медуза» оценила в десятки тысяч человек. Однако были и те, кто не захотел уезжать — или уехал, но вынужден был вернуться. Вот их рассказы:

«Сейчас самоцензура — самый большой грех. Мне нужно будет искупление». Корреспондент одного из старейших медиа в России, 35 лет

Серьезно об отъезде я начал думать вчера, 15 марта. На меня сильно подействовали слова социолога Григория Юдина из его интервью на «Медузе». Это интервью было сделано и опубликовано 1 марта — кажется, до блокировки «Медузы», но уже после того, как Юдин получил сотрясение мозга на антивоенной акции.

У Юдина в интервью очень категорические оценки — его слова о том, что мобилизация вполне себе реальный сюжет (мысли про это были и раньше, но Юдин их проговорил очень убедительно), заставили меня приготовиться к отъезду: привести в порядок документы, собрать вещи, поговорить с родственниками. Я рассматриваю для себя вариант отъезда, если будет угроза уголовного преследования или если начнется мобилизация — я не хочу участвовать в убийствах. Я офицер запаса, но я не хочу участвовать в этой бессмысленной войне, тем более — убивать людей.

Общим настроениям «пора валить» — не первый год. Когда они только появились, я сразу говорил себе, нет, я никуда не поеду. В первую очередь, да, это связано с работой — как можно написать репортаж из-за рубежа? Сейчас судят Навального — в колонию (на суд) к нему из-за границы не попадешь. Примерно в то время, когда появились настроения «пора валить», я понял, что хочу заниматься социалкой — расследования, да, но как можно заниматься социалкой вне страны, я не очень понимаю.

В стране действует военная цензура. Но сейчас самоцензура — самый большой грех. Мне нужно будет искупление. Находясь внутри периметра я не знаю, кто уже может не фильтровать базар. Взять тот же репортаж корреспондента «Новой газеты» Елены Костюченко из Николаева — там очень много мест отцензурировано самой редакцией (они прямо об этом пишут).

Если ты автор, то, да, ты можешь готовить материал не оглядываясь ни на что (я пытаюсь держать на этом пути) — другой вопрос, опубликуют ли твой текст, сколько ты будешь работать в стол, тебе же платят за опубликованные тексты. При этом вариант вообще уйти из журналистики я не рассматриваю.

Я очень завидую людям, которые придут в журналистику, когда весь этот ужас закончится — потому что непуганные. Я сейчас вижу молодых журналистов (речь не про возраст), у них горят глаза — и некоторые из них вырываются в такие зоны, в которых я прямо чувствую дыхание товарища майора, слышу шорох шин их черного внедорожника… Поскольку есть некоторый бэкграунд...

«Пока наиболее логичный вариант — вернуться». Журналист российского независимого СМИ, 33 года

Причины для решения уехать — хотя бы временно — были две. Первая — ранее я работал в оппозиционном СМИ, которое было заблокировано российскими властями. Когда война началась, был страх, что прямо сейчас начнут расправляться со всеми «врагами режима». Вторая причина — слухи о возможной мобилизации. В бессмысленном предприятии, которое Путин назвал «спецоперацией», участвовать никак не хотелось.

Для отъезда я выбрал Кыргызстан. Цены на другие направления к тому моменту, когда я решился улететь, сильно выросли. Коллега сказал мне, что Бишкек — весьма хороший и недорогой вариант, и я сразу же купил билеты туда.

Уезжая, я не знал, что будет дальше в России, поэтому, с одной стороны, не исключал, что отъезд будет долгим, а с другой — не терял надежды на то, что смогу вернуться. Поскольку уезжал я в спешке, дома у меня остались два кота — родители согласились некоторое время следить за ними, но не очень охотно.

Ни массовых репрессией, ни мобилизации не произошло. Для возвращения была и еще одна существенная причина — финансовая. Visa приостановила работу в России — и моя карта в какой-то момент перестала действовать. Получить же карту в местном банке я не смог. На паспортном контроле в Кыргызстане меня стали достаточно настойчиво расспрашивать про войну, я разволновался и не заметил, что пограничник — видимо, из вредности — не поставил мне штамп в паспорт. Позже я узнал, что этот штамп необходим для получения банковской карты в Киргизии.

В общем, спустя примерно неделю пребывания в Киргизии я понял, что пока наиболее логичный вариант — вернуться. И я вернулся. Но, вероятно, только на время. Сейчас я постепенно привожу дела в порядок и готовлю котов, чтобы при необходимости иметь возможность уехать в любой момент.

Возвращался я со смешанными чувствами. С одной стороны — приятно вернуться домой. А с другой — война против Украины привела меня в ступор, потрясла, ужаснула, и я понимал, что эти же чувства с той же остротой, как и перед отъездом, будут меня преследовать, когда я вернусь. Риск репрессий не исчез — не исключаю, что скоро они начнутся в массовом режиме. Вдобавок к этому Россия находится на пороге глубочайшего экономического кризиса, если не развала. Это страшно. И еще постоянно мучает мысль: бессмысленное предприятие Путина обесценило многолетние труды огромного количества россиян — зачем к чему-то стремиться, если президент может одномоментно спустить все усилия страны в унитаз?

Тем, кто уезжает, я бы посоветовал приглядеться к Бишкеку. Это достаточно развитый и недорогой город: все, что необходимо для жизни, к которой мы привыкли в Москве, в нем есть. А главное — Киргизия, как мне показалось, очень дружелюбна (говорю это невзирая на инцидент в аэропорту).

«Уехать за границу и оттуда ругать Путина — это довольно трусливая позиция». Экс-журналист приостановившего работу независимого СМИ, 31 год

Я естественно задумался об отъезде в этот роковой день, когда все собрались уезжать. Кажется, это было 2 или 3 марта, я тоже поддался на панику, начал искать билеты, но потом просто представил для себя две перспективы. Первая — остаться в России с совершенно неизвестным будущим, в котором не могу предсказать, что будет завтра. Или уехать за границу — как я уже делал раньше, когда уезжал на учебу — но теперь с женой, с собакой и с риском остаться там без денег.

Я довольно спокойно себя чувствую в условиях всеобщей паники, но отъезд друзей на меня очень сильно подействовал. Я естественно тоже думал об отъезде, но потом пришел к выводу, что у меня здесь хотя бы есть жилье, деньги, а там этого не будет точно или быстро закончится. Еще меня успокоил психиатр. Я вообще оптимист и не верю, что эта история может продолжаться 10 лет, как в Афганистане. Судя по тому, что говорят Лавров, Кулеба — видно, что они ищут компромисс и выход из конфликта, потому что если это продолжится, Россия будет только беднеть, население становиться злее и злее. Хотя, может быть, это просто мой wishful thinking (принятие желаемого за действительное — прим. OCCRP).

СМИ, где я работал, временно закрылось в связи с новыми законами и блокировками. У меня уже есть три предложения по работе, два из них за рубежом. Но я жду, что будет с моим СМИ — есть подушка безопасности, поэтому есть возможность месяц-два подождать. После всех этих событий я заболел коронавирусом, но уже выздоровел и чувствую, что через пару дней без работы мне станет скучно, планирую пока заняться фрилансами.

Понимаю, что после последних событий перспектива работать в независимой журналистике в России хотя бы так, как раньше — очень маленькая. Прямо завтра война не отменится и никуда не денутся все репрессивные законы, иноагентство и так далее. Шанс есть и это мой план «А»: надеяться, что мое СМИ продолжит работу. Скорее всего, так не будет, но я не умею делать ничего, кроме журналистики, я делаю это уже почти 15 лет. Могу, наверное, стать нормальным копирайтером, но как-то не хочется.

Вариант отъезда я тоже рассматриваю, если будет возможность работать на издание, которое занимается проблемами России. Я уже работал на иностранное СМИ, которое занималось проблемами не России — и мне это в какой-то момент сильно надоело. Уехать за границу и оттуда ругать Путина — это довольно трусливая позиция. На этот вариант я готов, если мне совершенно перекроют воздух здесь, и я не смогу для себя найти что-то более честное. Все-таки совесть для меня играет очень важную роль — эквивалентную деньгам. Поэтому я надеюсь, что мое СМИ продолжит работу. Пока отказываюсь от каких-то больших предложений. Просто у меня такое понимание, что мое от меня не уйдет: если суждено работать за рубежом, то так и будет, если в России — то буду в России. Это не фатализм, просто я не вижу смысла паниковать и сейчас, сломя голову, что-то искать. Считаю, что всем нужно подождать, потому что сейчас большая турбулентность и через какое-то время все должно улечься, стать понятнее — и вот тогда будем действовать.